Руины стреляют в упор - Страница 58

Рассказав о нуждах отряда, спросил:

— Не знаете ли вы, что случилось с Соколовым?

Он заметил, как изменилось красивое лицо Виктории. Глаза налились слезами, маленькие пухлые губы дрожали.

— Как же не знать, знаю... Сама чуть не попалась вместе с ним.

— Расскажите подробно...

— Иду я по улице, — еле сдерживая слезы, рассказывала она. — Вижу — едет подвода. Обыкновенная подвода, каких много бывает на улице... Санки фигурные, в санках мужчины в кожухах сидят, а сзади на полозьях стоит Вася Соколов, за решетку держится, но на меня не смотрит. Я думала, что он не видит меня, засмотревшись вниз, поэтому окликнула и поздоровалась. Слышу: «Тпру-у-у!» Те, в санках, остановились и — ко мне! Я от неожиданности растерялась, гляжу на них и не понимаю, что им надо. «Откуда знаешь его?» — на Васю показывают. Он, бедный, оказывается, привязан уже был к санкам, а я этого и не заметила. «Откуда знаю? — спрашиваю. — А почему бы мне и не знать, если он в нашей больнице лечился, в моей палате лежал». — «Документы, говорят, покажи». Ну, я показала. А Вася подтверждает: «Чего к женщине прицепились, это медсестра той больницы, где я лежал». Покрутились они, покрутились и отстали. Сели в санки, хлестнули кнутом коня, поехали дальше. Тогда я вспомнила, что на улице не нужно узнавать своих. Как я могла забыть об этом?..

Второй раз я встретилась с ним, — продолжала Витя, — на улице Максима Горького. Вели его гестаповцы, уже не те, что схватили, а другие. Одет хорошо, но весь в синяках. Лицо так исполосовано, что трудно узнать. Видно, его долго мучили и, ничего не добившись, решили возить по городу вместо приманки: может, кто-нибудь подойдет к нему, поздоровается, как я тогда, и схватить можно будет. Сами же они, переодетые в гражданское, шли рядом. Вася, видно, издалека заметил меня, а когда проходил мимо — низко опустил голову, чтобы даже волнением своим не выдать меня.

Потом я еще видела Васю. Он сидел на скамейке в сквере, на площади Свободы. Тоже был хорошо одет, но еще более изуродован. А напротив на такой же скамейке сидели переодетые гестаповцы и ждали жертв. Только мы предупредили всех подпольщиков...

Ходили слухи, что Васю привезли на Комаровку, на одну явочную квартиру, и спрашивали: «Это хозяин явочной квартиры?» Вася посмотрел на хозяина и сказал: «Этого человека я первый раз вижу. Конечно, вы можете каждого схватить и делать с ним, что только вздумается, но я еще раз говорю, что никакого отношения к этому человеку не имею». Его там же избили до потери сознания, а потом бросили в машину и повезли. Я больше его ни разу не видела.

Произнеся последние слова, она всхлипнула. Из больших черных глаз выкатились две слезинки и побежали по смуглому лицу. Жан был взволнован и тем, что она рассказала, и ее глубокой, искренней печалью. Нужно было бы сказать что-либо теплое, утешительное, но слов не находилось. Вздохнув всей грудью, он спросил:

— Как же с медикаментами?

— Теперь это легче, Лида Девочко заведует аптекой. Кое-что мы из больниц приносим. Зайдите к Лиде, вы же знакомы с ней, она все сделает. А боеприпасов я имею немного. Вон в той комнате в ящике патроны лежат. Это у нас свои люди есть среди украинских националистов. Их здесь целый батальон разместился. Так я сама приношу. Спрячу за пазуху и несу...

Она, видимо, представила, какая смешная бывает, когда несет свой опасный груз. Ее маленькая складная фигурка становится толстой, горбатой, некрасивой... И от этого самой стало веселей, светлый луч улыбки пробежал по ее грустному лицу.

У Лиды Девочко действительно медикаментов было много. В аптеке Жан долго не задерживался. Узнав новый адрес Володи Омельянюка на Немиге, пошел туда. Хозяйки дома не было. Встретил сам Володя, пригласил в свою комнатку. Там сидел высокий, худощавый блондин с голубыми глазами. Это был Георгий Фалевич, с которым Володя был хорошо знаком еще до войны, а во время оккупации втянул его в подпольную работу.

— Знакомьтесь: Жорж, мой старый друг, заведующий аптекой.

— Очень приятно, — крепко пожимая руку симпатичному молодому человеку, сказал Жан. — А мне сегодня везет на медиков. Вы, между прочим, мне очень нужны. Вернее говоря, медикаменты нужны.

— Много? — улыбаясь, спросил Жорж.

— Как можно больше.

— Кое-что можно придумать. Только, по правде говоря, вы очень не похожи на партизана... Не обижайтесь, пожалуйста...

Жан залился веселым, по-детски искренним смехом. За ним так же весело, до слез смеялся и Володя.

— Что, бороды не хватает? — хохоча, спросил Жан. — Так вот вам борода... — и показал на Володю.

Тот уже несколько месяцев назад начал отпускать рыжеватую, лопаточкой бородку. Такие бороды носили в то время белорусские националисты-интеллигенты.

— Он за нас двоих отрастит, до пояса, — все еще смеясь, говорил Жан. — А у меня растительности не хватает, плюгавую же бороденку не хочется носить...

— Не сомневайся, Жорж, — успокоил друга Володя. — Жан — настоящий, боевой партизан. Дело свое знает, потому и не похож на партизана. Разве он мог бы сделать что-нибудь в городе, если бы носил большую бороду, ходил бы здесь в той же одежде, какую носит в лесу, да еще автомат держал на плече? Жан не только партизан, он — партизанский связной и разведчик. У него нам можно поучиться подпольной работе.

От неожиданной похвалы Кабушкин даже смутился, что с ним бывало очень редко. Чтобы прервать разговор, от которого он чувствовал себя неловко, спросил:

— Так как же с медикаментами?

— Я сказал, что дам, — подтвердил Жорж.

— У меня к вам еще есть дела, — обратился Жан к Володе. — Нам нужны боеприпасы. Это во-первых. Во-вторых, необходимо напечатать листовки. Без печатной пропаганды тяжело. Мы должны разъяснять населению политику нашей партии, говорить ему, что нужно делать. Ничипорович просит вас не поскупиться на листовки. Вы же обещали нам типографию...